«Долматов. Смех против безумия»


«Долматов. Смех против безумия»
В театре «Красный факел» рассказывают о борьбе с абсурдом и о любви к Родине. Жизнь главного персонажа Довлатовской прозы – в спектакле «Довлатов. Анекдоты». Как его вынудили стать эмигрантом, и почему герой всё же называет себя «чемпионом Америки», читайте в материале «Вестей».
27 октября 2017, 16:58
Алёна Беляева / Фото Фрола Подлесного
Вести новосибирск

«В борьбе с абсурдом реакция должна быть столь же абсурдной. А в идеале – тихое помешательство».

Сергей Долматов (Павел Поляков). Журналист, писатель, поклонник своей Родины. Он травит анекдоты на каждом углу – во время проверки документов милиционеру, «на ковре» у начальства, в кафе, в роддоме, выпивая дома – самому себе. Его насмешка – единственный разумный способ оценки происходящего. Это ясно и режиссеру, и зрителям.

Долматову – «интеллектуалу из низов» – поручают поставить спектакль. К театру он отношения не имел и иметь вряд ли хочет, но теперь он – ассистент режиссера. Заключенные – артисты: Цуриков (шесть лет за совращение малолетних), Геша («придурок из санчасти»), сотрудница тюрьмы Тома («хуже зэчки»), и, наконец, господин Гурин, местный авторитет, играющий Ленина, авторитета более крупных масштабов. Беспощадная к зрителю труппа.

Ухмылка не сходит с лица актера Полякова-Долматова весь первый акт. История с четырехсоттысячным жителем Таллинна усугубляет ситуацию. Журналист по приказу редактора мчит в роддом в поисках безукоризненного младенца. Задача: «публикабельная» внешность, полноценная семья, родители – здоровые, брак – зарегистрированный. Эфиоп? Еврей? Ни в коем случае. Долматов буквально прыгает от одной мизансцены к другой. От медсестры к телефонной будке, слушая очередное уточнение редактора. Наконец, «правильный малыш» найден. И вот «блистательная» идея начальства: «Пусть назовут ребенка Лембит!» Сулит 25 рублей.

Тут «без 100 грамм не разберешься». «Счастливого» отца Долматов отводит в местное питейное заведение. После спиртного и заманчивой финансовой перспективы папаша с последними восемью рублями соглашается на эксперимент. Получает деньги и «ключ счастья», который тут же оказывается в урне. На кой ваш символизм, когда в кармане пусто?!

Деревянные, пустые, непрошибаемые представители абсурда в Долматовском мире заключены в фанерный короб – такой же, как они.

012.png

Великий поэт Пушкин. Живой, настоящий, гениальный… Собутыльник. Перетягивает одеяло, точнее цилиндр, на свою сторону. Александр Сергеевич «вручает» писаке статью про Лембита – «Человек, обреченный на счастье». Смеется и уходит. Якобы «цилиндр мой тебе не впору».

И всё же – радостная весть: книгу Долматова должны отправить в печать.

«Мы без конца ругаем товарища Сталина, и, разумеется, за дело. И всё же я хочу спросить – кто написал четыре миллиона доносов?»

Деревянный помост. Свет в лицо. Допрос. На его руках нет крови, в карманах нет чужих денег. Он просто автор «преступной» прозы. Его герои падшие, пьяные, наркоманы – «низы». Все, включая коллег, уверены: Долматов ненавидит Родину и ее обитателей. Его обвиняет в антисемитизме главред Туронок, который недавно сам ратовал за исключение евреев и эфиопов из статьи в «Советской Эстонии». Но что уж теперь? Уволен. Книга запрещена.

От репетиций – к премьере. На сцене – художественная самодеятельность исправительной колонии. Пьеса «Революционные звезды». Ленин с зеленой бородой. Товарищ Дзержинский (Михаил Селезнев) переигрывает – надрывно кашляя, неотразимый вождь мирового пролетариата с распальцовкой от Олега Майбороды, Тимоша с картонным ружьем и ориентацией цвета «голубых маков». Конечно, Тома с боевой раскраской вместо макияжа и в обтягивающем женские прелести платье. Долматов – на подхвате: выносит реквизит, выгоняет на сцену тюремных артистов. Главное, чтобы понравилось Главному (Сергей Новиков)! Тот в изрядном подпитии. Итог – овации. И снова – лагерный режим.

Мини-история за мини-историей. Этюдный театр. Так накаляется атмосфера. Жена и дочь собирают вещи. Эмигранты. СССР съедает их и Долматова. Он здесь не нужен, но всё еще держится. Любовь к Родине? Это уже не любовь, это судьба. Он неустанно говорит о невозможности отказа от русского народа, языка – «это 80 процентов личности». Но всё же Долматова добивают – в прямом смысле слова: милиционер во время очередной проверки документов.

013.png

Плащ и бутылка водки. Один чемодан. Всё, что нажил. «Получается, я нищий?», – задает вопрос, в котором уже есть ответ. Танец у трапа самолета. «Заплутали, мишки, заплутали». Падает – встает. Падает – и снова встает. Света в Советском Союзе, то есть на сцене, давно нет, лишь тускло из-за фанерных дверей подсвечен трап в туманное будущее.

«Мне сорок пять лет. Все нормальные люди давно… или хотя бы спились. А я даже курить – и то чуть не бросил».

«Радио Свободы». Писатель у микрофона. Он травит байки из жизни и вместо алкоголя употребляет «Пепси». Вместо разрисованного Ленина – Микки Маус. Свет всё такой же тусклый. Рассказ про приятеля в безупречном костюме и с пачками «Беломора» в обеих руках звучит как-то слишком понятно. Ровным счетом, как и Пушкин в джинсе и с саксофоном. Акклиматизация.

014.png

Сцена с Головкером – ясная аналогия. Успешный эмигрант внезапно вспоминает о существовании жены на исторической родине, решает навестить. Он ожидает радушный прием, благодарность и полную «самоотдачу» супруги. Павел Поляков импульсивно, терпко, с заинтересованностью мечется по сцене, будто это реальность его героя.

Два чемодана подарков. Головкера встречают холодный аэропорт, «холодная» жена, угрюмая Родина. «Знаешь, как вас сейчас называют? Наши зарубежные соотечественники», – небрежно перебирая буквы в голове, говорит жена. На прощанье, замирая уже не около мужа, а возле главного эмигранта, обреченно, но в улыбке произносит: «Лицо, оказавшееся за рубежом».

015.png

Не смирившийся, но смиренный, Долматов сидит на стуле и звонит повзрослевшей дочери. За время всего спектакля мы так и не увидели ее, товарищ журналист был занят собственными переживаниями о бытие в России и заграницей. И всё же, один на один, его финальные слова завораживают. «Я – чемпион Америки по любви к тебе».

Из жизненных историй Долматова Дмитрий Егоров будто сложил мозаику. Эмоциональные качели – традиционный режиссерский ход. Верный, если говорить о Довлатовских рассказах. Классика-эмигранта вообще сложно ставить. Нетеатральный текст. И в плохой актерской игре не упрекнуть. Разве что спустя годы после премьеры – меньше запала. Каждая реплика, каждое движение отточены, сцены с матом купированы. Однако зрителя оповещают – мол, здесь должна быть нецензурная лексика. Довлатов без «крепкого словца» органичен. Тому подтверждение – полные залы на протяжении трех лет.

Алёна Беляева / Фото Фрола Подлесного
читайте также